– Чем держать! У меня еще обойма и аллес капут!
– А мне похер! Зубами держи! Я больше в плен не пойду, учти!
– Сам учти! Я тоже не пойду! На, фриц, гостинец!
– Уй, мляааа…
– Что???
– В плечо, суки…
– Держись, философ, держись! Недолго уже…
– Иди, скотина, иди, неси эту сволочь! Терпи, Ежина ты кучерявая, мне, думаешь, легко, – орал Леонидыч на ревущего в голос Андрюху Ежова. – Из-за этой млядины мы Юрку потеряли! Тащи эту суку, тащи, я сказал!
– Эй, Хомяк! Жив?
– Жив, а ты?
– Глупый вопрос, не считаешь?
– Ага… У меня патроны кончились.
– У меня тоже.
– Гранаты, Паш, есть?
– Кончились. Увлекся. А курить есть, Лех?
– Нету. Не курю я так-то. Мама ругается. Хотя сейчас бы я покурил… О! патрончик есть. Один.
– Один на двоих.
– Ага…
– Ну и че?
– Че, че… Плечо!
– Че плечо?
– Болит…
– Отпусти ты меня, Леонидыч, сил моих больше нет. Назад… К пацанам, отпусти, а? Не могу я так больше.
– Тащи… Тащи! Тащи! – Сквозь зубы, но тащи! Вини, продернись вперед! Бабы пусть подымаются!
– Лех…
– М?
– А ты женат?
– Не… Все думали успеем… Детишек планировали…
– И чего?
– Ничего, Паш. Не успели. Дооткладывали. Война, какие дети?
– А я успел… Сынишка – Андрюшка. Стреляться кто будет? Ты или я?
– Стреляйся. Я не буду…
– И я не буду! Лучше по этим кабанам. Как на охоте, млять…
– Бегом, девки, бегом! Да хер на твою сумку положи! Уходим! Валера, волоки ты свою ногу!
– … Эй! Их бин капут!
– Унд их тоже! – заржал в ответ десантник.
Из кустов, в ответ, чего-то проорали.
– Чего говорят?
– Хрен его знает. Я бы сказал, мол, будьте любезны, положите свое оружие вон туда и медленно-медленно подойдите…
– Пойдем?
– Пойдем! Интересно, сколько мы положили?
– Одного точно! Который ногами раскинул. Больше не видел.
– Эх, покурить, бы!
– Ты ж не куришь?
– Сейчас можно…
Два бойца со штыками наперевес бросились навстречу кустам, в которых лежали эсэсовцы. Добежать, конечно, не успели…
– Погоди, Василич… Куда бежим-то? Да стой ты, скотина датская! – Леонидыч дал тумака связанному штурмбанфюреру, который только-только пришел в себя. Пилотка, забитая ему в рот кляпом, медленно окрашивалась кровью из разбитого носа. Из ушей тоже скатывались красные струйки, впрочем, уже подсыхавшие.
– Куда, куда… Темнеть где-то через час будет? Значит к передовой. И сразу на прорыв. Германцы нас там в последнюю очередь искать будут.
– Не факт, Василич! Подумают разведка и…
– А в тылу эсэс гуляет! – сказал Еж.
– Мужики, а Юра-то где? И этот… философ с Пашей-десантником? – спросила Маринка. А Рита уже все поняла и только прикусила нижнюю губу.
Вместо ответа дед посмотрел на Марину, потом похлопал ее по плечу:
– Пошли, девочка! Самое главное у тебя сейчас впереди. А все остальное… Потом все остальное! Таругин! Немца тащи, твоя очередь! Вперед!
– На передовую все-таки? – засомневался на ходу уже Леонидыч. Хотя дед ему, вроде бы и сдал, командование, но летчик понимал, что авторитет унтер-офицера гораздо выше, и потому, даже с удовольствием, следовал за ним.
– Володя, если мы сейчас в тыл рванем – то уже не выберемся отсюда. Никогда и ни за что! – проговорил дед уже на бегу, тяжело дыша.
К краю леса выскочили, когда начало темнеть. Передовая успокоилась – наши уже не долбили по высотке и фашисты тоже сидели тихо. То ли ужинали по режиму дня, то ли просто не решались дразнить наших лишними передвижениями.
– Лежим, не шумим и внимательно слушаем!
– Есть, – отозвался политрук, тащивший немца последние пятнадцать минут. – Лежим и слушаем…
– Тихо-то как… – после паузы сказал Еж.
– Еж! Ты чего? Какая тишина? – спросила Маринка. – Пулеметы, вон долбят вовсю…
– Это тишина, Марин… Лех! Вини!
– М? – подал тот голос.
– А ты чего гитару с собой не захватил?
– Епметь… Вот еще гитары мне сейчас не хватает, – погладил Вини винтовку.
– Жалко… Спел бы. Вон звезды уже, видишь?
– Еж, ты пьян, что ли? Какая гитара, какие звезды?
– Песню хочется… Лех, спой, а?
– Еж! -после паузы сказал Вини. – Иди-ка ты на х… на хутор. Бабочек ловить.
– Заткнитесь оба, а? – подал голос политрук., но дед перебил его:
– А стихи знаешь?
– Не… Только песни… Я блюзы пою.
– Чаво?
– Ну, блюз это такая песня… Когда все плохо, на душе кошки скребут и поговорить не с кем.
Дед почесал бороду:
– Молитва, что ли?
– А? – не понял Вини.
– Когда плохо в теле – лечатся, когда на душе молятся. А поют – когда весело. Али нет?
– Хм… А вот так, если:
Над весенней землей тлеет дня пелена…
Здесь полвека назад рыла землю война.
Здесь полвека назад балом правила смерть.
Как безумный художник красит кровью мольберт.
Вот в воронке лежат – кости русских солдат.
И полвека спустя отдает их земля…
Отдает их земля.
Над болотами стелет предрассветный туман.
Здесь полвека назад щелкнул пастью капкан.
Обрубив сотни жизней, овдовив сотни жен.
И полвека рыдает Божья Матерь с икон…
Вот в воронке лежат – кости русских солдат.
И полвека спустя отдает их земля…
Над весенним костром греет руки закат
Может, завтра подымем больше наших ребят?
И полвека спустя свой последний приют
Души русских бойцов, наконец-то, найдут…
Дед помолчал. А потом сказал:
– Так молитва и есть… Стихи хорошие. Сердцем писал…