Мы погибнем вчера - Страница 50

К оглавлению

Юра молча кивнул. Ребята отошли, но тут дед вдруг вмешался.

– Ну-ка брысь, мне еще пару слов сказать надо. Отойдите все.

Доктор в недоумении отошел.

Кирьян Васильевич встал на колени перед Толиком.

Потом сердито оглянулся и махнул рукой, мол, отойдите подальше. Потом наклонился близко-близко к Толе:

– Православный?

Тот прикрыл глаза в знак согласия.

– Я тебе молитовку прочитаю. А ты меня за руку держи. Как услышишь твое – так руку мне жми… Понял?

Толик опять прикрыл глаза.

– Слушай… Неисчислимы, Милосердный Боже, грехи мои – вольные и невольные, ведомые и неведомые, явные и тайные, великие и малые, совершенные словом и делом, умом и помышлением, днем и ночью, и во все часы и минуты жизни моей, до настоящего дня и часа.

Согрешил я пред Господом Богом моим неблагодарностью за Его великие и бесчисленные, содеянные мне, благодеяния и всеблагое Его помышление. От самой юности моей обетов крещения я не соблюдал, но во всем лгал и по своей воле поступал. Согрешил я пренебрежением Господних заповедей и предания святых отцев, согрешил непослушанием, неповиновением, грубостью, дерзостью, самомнением…

…Ребята стояли в стороне и смотрели, как что-то шептал Кирьян Васильевич Анатолию на ухо, а тот почему-то плакал в ответ. И часто так кивал в ответ. Потом дед привстал с колен и перекрестил Толю. А потом молча махнул Валере – приступай.

– Брысь отсюда все! – грубо сказал доктор. – Стой! Рита! Чистые тряпки есть?

Рита молча кивнула и вытащила из вещмешка простынь. Дед только покачал головой. И протянул врачу трофейную фляжку со шнапсом

– Мха еще нарвите. Вместо ваты! – крикнул Валера вслед уходящим, пока Юра рвал на бинты белую ткань.

– Эй, Толя… Готов? Потерпи чуток. Юр, нож достану – сразу рану зажимай. И держи. Ребро сломай – но держи, понял?

– Знаю, Валер. Есть опыт.

– Ну… Поехали? – доктор вытер руки,

Валерка осторожно взялся за рукоятку ножа. И потащил его вверх. Не быстро, но и не медленно. В руке противным скрипом отдавалось движение лезвия по костям. Толя только играл желваками.

– Давай! – гаркнул Валера и дернул нож вверх.

Юра тут же зажал рану тряпками. Прошло несколько секунд, Толя лежал спокойно, но вдруг выгнулся дугой, захрипел, из рта пошла кровавая пена, схватил руками землю, потом несколько раз судорожно вдохнул, в ране забулькало…

И не выдохнул.

– Все… – горько сказал Валера.

А потом тихо встал, отхлебнул из фляжки и, пнув ближайший пень, ушел. А по щеке Юры проползла слеза. Сухая слеза. Мужская.

На могильном холмике поставили крест. И вырезали 'Бессонов Анатолий. Русский солдат'

Юра посидел около могилы, дождавшись, когда отряд скроется в кустах, а потом выцарапал, чуть ниже, странные цифры:

'1972-1942'…

…Кирьян Васильевич, заметил, что Валера шагает сам не свой. И так ходок плохой, он еще старался идти чуть позади всех. Поставив впередиидущими Юру и политрука, унтер-офицер, под предлогом портянку перемотать, задержался.

– Говори, Владимирович, чего нос повесил?

– А ты, Кирьян Василич, будто не понимаешь?

– Я-то понимаю, да мне не свое понимание надо, а твое.

– А чего тут понимать? Убил я его…

– По моему приказу, сынок, не по своему желанию. Ну, куда бы мы его потащили, а? А на хвосте вот-вот немцы появились бы.

– Да все я понимаю… А тоскливо. Врач, же я. Спасать должен, не убивать. Надо было мне с ним рядом остаться.

– Чтобы мы без доктора остались, что ли? Скоро на прорыв пойдем. Незаметно, вряд ли удастся. Эвон, орава какая. Боевой подразделение уже, не чих собачий. Ты – ой как! – потребуешься. Так что собирайся с силами. Еще спасать тебе и спасать.

Разговор их перебил подбежавший Еж:

– Дед, там это… Десантник Паша разбушевался. Вперед без твоего приказа не пускает.

– Ну? Чего случилось?

– Дорога там. Говорит, ты должен посмотреть, вначале.

– Ну и правильно делает. Привал! Всем тут оставаться. Не курить и это… Еж! Не разговаривай много.

– Очень надо, – обиделся опять Еж.

А впереди тихо ругались Колупаев и политрук:

– Нету же никого, дорога пустынная, махнули бы уже давно!

– А я говорю, командира жди!

Юра в спор не вмешивался, отдыхая на мху.

– Чего случилось? – вмешался дед.

– Эээ… Товарищ командир, дорога! – ответил ему младший политрук Долгих.

– Ну и дорога, ну и чего?

– А того – вон провод идет по жердям. Значит связь кого-то с кем-то. А это в свою очередь значит, что патрули могут шататься!

– С чего взял?

– Мы когда зимой мотались – немцы аккуратно начали дороги контролировать. Раз в пятнадцать минут – патруль идет. Бронник, как правило. Это зимой. А сейчас и подавно. Куда спешить-то? До темноты можно подождать…

– Ждать-то как раз нам не с руки, боец… Немцы уже наверняк подняли беготню. Но и ломиться вперед, как лоси в гон, тоже не стоит. Лежите, да оглядывайтесь…

– Тихо! Слышите?

С северной стороны дороги, из-за поворота, послышался гул мотора.

Павел молча показал политруку указательный палец:

Партизаны улеглись за деревьями.

Через несколько минут появился…

– П-пепелац! – выдохнул Юра в изумлении. – Сукой буду, п-пепелац!

– Чего? – переспросил так же шепотом десантник.

– Вон чего! Ты гляди!

По дороге тряс железными листами странный грузовик.

Радиатор, мотор и кабина были закрыты листами кровельного железа. Крыши над кузовом не было, зато сверху, из амбразуры в передней стенке, торчал ствол пулемета. Причем сам кузов был деревянным. На борты – сверху – немцы приделали металлические листы.